Метка зверя
Автор: Navana-san
Бета: Сумашедший Вершитель
Дата: 18.10.07 г.
Статус: закончен
Жанр: рассказ/angst
Фэн-дом/пейринг: anime, «Trinity Blood», Петр, Дуо
Комэнт: Заказ от Gunslinger
Петр задумчиво постукивает кончиком ручки по краю чертежа.
- Не нужно портить мой набросок! - тут же вскидывается Андреас, на секунду отвлекаясь от своего занятия.
Инквизитор смотрит на юного гения, но ничего не говорит. Взгляд Орсини способен придавить почти любого человека к земле, согнуть его, как тонкое дерево, а при сопротивлении - жестоко сломать. Петр не настолько закостенел в своих убеждениях, чтобы считать действия Департамента всегда чистыми и безгрешными. Но как возможно остаться без единого пятна на совести, если ты пачкаешь руки в крови, пусть даже грешников?
Возможно Петр - единственный, кто так неистово молится после каждой совершенной казни. Стоит на коленях перед распятием, не обращая внимания на то, что от каменного пола веет холодом и запахом плесени, пока едва ощутимым - но с годами он будет все более явственным. Губы шевелятся, руки сложены, голова низко опущена, так, что длинные волосы закрывают лицо. Иногда Петру кажется, что за его левым плечом стоит Дьявол и, хитро жмурясь, насмехается над его попытками успокоить душу, но, обернувшись, он видит только брата Матфея. Возможно, предположение насчет искусителя не так уж безосновательно. В карих глазах инквизитора как ограненный алмаз сверкает выдающийся ум, а то, что у него есть тайны - у каждого их хватает. У самого Рыцаря Разрушения, у молчаливой и исполнительной сестры Паулы. Тайны играют в прятки в толстых витражах, в чувственно-прекрасных росписях Сикстинской капеллы и в витиеватом и твердом почерке Франческо Медичи.
Орсини доверяет себе и своим людям, загоняя червь сомнения насчет Матфея поглубже. Безосновательные подозрения способны травить душу годами, пока она не загнется в агонической пляске, но инквизитор слишком ей дорожит. В итоге, что у него останется, кроме души? Ничего. Совесть - возможно, да еще и гордость, присущая всем тем, кто считает себя стоящим в лучах света нашего Лорда и Покровителя.
Андреас продолжает увлеченно ковыряться в руке сидящего на стуле киборга. Как придет Матфей - все равно ему как человеку, профессионально занимающемуся техникой, захочется взглянуть на творение епископа, - Петр уйдет, а так он не рискует оставить мальчишку. Конечно, частично киборга перепрограммировали, но он и не высказывал большой агрессии, так что многое оставили, как есть. Петр задумчиво прикусил кончик ручки, наблюдая за работой Андреаса, припомнил некоторые слухи. Отдел этих еретиков вроде бы тоже позаимствовал крохи пирога с барского стола. Он уточнял - слухи слухами, а в этот раз они оказались правдой. Правда, насчет того, удастся ли отделу Экс восстановить второго, у него были сомнения. От киборга только и осталось, что верхняя часть, а все чертежи деятельный епископ уничтожил. Сидя в пыльной мастерской с единственным узким и длинным окном, Петро Орсини мечется между воспоминаниями прошлого и нынешним моментом.
До ареста он видел Гарибальди несколько раз. Высокий мужчина с твердой и стремительной походкой, блестящими, живыми глазами на хитроватом и лукавом лице сразу привлекал внимание, где бы он не появился. Рыжеватые волосы он часто приглаживал неторопливым жестом, а улыбка - для его зрелого возраста - была открытой и ребяческой. В манерах он мог быть как чопорным, так и простым. Он нравился Петру за открытое выражение своих мыслей, за то, что даже сложное мог преподнести, как простое. Тогда еще Петр не был начальником Департамента, но очень и очень близок к этому.
- Он с гнильцой, - жестко сказала Паула и больше никак не комментировала поведение епископа или его самого.
Ну и Петр не стал развивать эту тему, чувствуя, что его напарнице она неприятна, да и о чем было говорить? Паула выразила свое мнение в короткой фразе, а разговорить ее, если Железная Леди того не желала, не смог бы ни Бог, ни Дьявол, ни "испанский сапог". Дни проходили иногда в рутинной работе, иногда полные смертей и разлагающихся тел, и вот тогда Петру становилось тошнотворно. И привести его в чувство в самые тяжелые моменты могли только два человека: Медичи и Паула. Франческо - в своей отеческой манере, чуть жестко, но, тем не менее, с заботой. Кардинал говорил много, но даже не сами слова, а его голос действовал на Петра успокаивающе, и он, чуть качая головой, думал: "И вправду Иди своей дорогой. Путь указан, а ты сомневаешься, мелочная душа". А Паула подходила и клала свою изящную руку ему на плечо, сжимала пальцы, возвращая его на землю из царства мыслей и образов, и тихо говорила:
- Всех не спасти.
Петр медленно кивал и его стальные глаза наполнялись оттенком боли. Отвернувшись от окна, он обнимал Паулу и осторожно прижимал к себе, прикасаясь губами к ее виску, стараясь не сломать. Стальной цветок расцветал в его руках, высшая степень доверия, никаких излишних чувств, только пару секунд на то, чтобы судорожно вздохнуть и наблюдать, как вся выдержка покрывается паутиной трещин. Петр прикрывал за собой дверь и ощущал легкое чувство вины за то, что сбрасывал не нее свои темные мысли, но вместе с тем немалую долю облегчения.
Один раз епископ пригласил его выпить чаю. Гарибальди осторожно держал фарфоровую чашку тонкими пальцами, которые могли принадлежать художнику. Петр бы не заметил, но как раз в этот день Медичи как с цепи сорвался, причем гнев начальства вылился почти полностью на его голову. Орсини смолчал, но теперь сидел перед епископом мрачный и неразговорчивый, рассматривая все, что попадало в поле зрения. Наверное, вопрос был дерзким:
- Вы не занимаетесь каким-нибудь видом искусства?
- Занимаюсь, - тут же отозвался Гарибальди и поставил чашку с чаем обратно на блюдце. При разговоре он много жестикулировал, подчеркивая свои слова, но делал это с таким мастерством, что казалось, будь он менее пылким и это будет не он, - рисую немного. Хотя в основном это наброски разных - Гарибальди быстро замолчал и заразительно рассмеявшись, продолжил, - глупости, брат Петр, мне конечно художником не быть. К тому же мой сан не позволяет мне заниматься чем либо в подобном роде, - Гарибальди изогнул губы в полуулыбке и, облокотившись на стол, чуть подался к Петру, - могу ли я рассчитывать, что это останется между нами?
- Да, - просто ответил Петр, какой ему-то смысл рассказывать о том, что епископ портит бумагу набросками?
- Кажется кардинал Медичи сегодня не в духе, - слегка нахмурившись покачал головой епископ и отпил чаю.
- За дело - коротко ответил Петр и посмотрел на Зибетто.
Епископ сверкнул улыбкой, пригладил волосы и так же, не сводя пристального взгляда с инквизитора, медленно и чуть нараспев процитировал:
- "Метался Враг на огненных волнах", - голос у Гарибальди был приятный и мелодичный, не будь он духовным лицом, наверняка бы пользовался популярностью у женщин, впрочем, пользовался и так, насколько Петр успел заметить.
- Книга Апокалипсиса, - безошибочно определил Орсини, чуть сузив глаза, он не понимал, куда клонит Зибетто.
- Да. Она красивая женщина, а мужчина всегда остается мужчиной, несмотря на то, кем он является, монахом или кардиналом, - Гарибальди беспечно пожал плечами. - Ревность, это темное пламя ада, сжигает, убивает, но света не дает.
Орсини побледнел, а потом ему резко стало жарко. Врать он не будет, насчет этого можно было даже не размышлять, не стоит осквернять свой язык ложью. Он смолчит, упрямо глядя в смеющиеся глаза епископа, и вздрогнет, когда Гарибальди слишком резко поставит чашку на фарфоровое блюдце.
- Тайна за тайну, - Зибетто прижимает палец к губам, смеется, прикрыв глаза.
Епископ поднялся и, больше ни разу не взглянув на Петра, рассеяно кинул что-то вроде "прошу простить, дела не ждут", величественно удалился. Будущий глава Департамента Инквизиции одним глотком опустошил свою чашку с чаем и даже не почувствовал вкуса дорогого напитка. В одном он уверен - Гарибальди ничего не говорит просто так.
Из задумчивости Петра вырывает звук, падающих инструментов Андреаса и приглушенна ругань.
- Брат Андреас! - резко одергивает его Орсини.
Юный гений молчит, глядя на старшего из-под золотистой ровной челки. С такой прической его лицо кажется еще более детским. Махнув рукой, мальчик выскакивает за дверь.
- Следи за языком, мальчишка - ворчит Петр без какой либо злости или раздражения в голосе.
Тогда еще чуть-чуть, и он бы попался на крючок, как последний дурак. Инквизитор чувствует досаду, которая, кажется, никогда не исчезнет. В лучах вечернего солнца танцуют пылинки, а киборг сидит на стуле неподвижно и бесшумно. Словно мертвый - отмечает Орсини, чтобы отвлечься, чтобы не думать о Гарибальди. Он не захочет думать об этом гениальном плуте даже через десять, двадцать лет - если он проживет так долго, конечно.
- Епископ Гарибальди предатель, - тихо шепчет инквизитор.
- Гений, создатель, - поправляет его Дуо и Петр вздрагивает, резко поворачиваясь к киборгу.
HC XII рассматривает Орсини с легким прищуром, как человек, нисколько не обращая внимания на то, что у него не достает руки, а из тела торчат провода. В конце концов, он же не человек, почему это его должно смущать, мелькает мысль у Петра.
- Не тебе судить, - хрипло и торопливо говорит мужчина.
- Да. Не мне, - в голосе киборга ехидство.
Выключи ты свои ненастоящие эмоции, отключи это показное подражание под человека, хочет крикнуть Петру, но он молчит.
Инквизитор не быстрее пули, он не сможет уклонится. А ведь Андреас уверял, что Дуо почти обездвижен. Досада, мешается с легкой горечью и упрямством. Все что остается - так это смотреть, чуть приподняв голову, на стоящего перед ним HC XII, который очень уверенно держит пистолет, направленный в голову Орсини. Инквизитор не отведет взгляд, придется, наверное, похлебать собственной крови.
- Человек. Двигается неторопливо. У меня есть ровно сто восемьдесят секунд на то что бы тебя прикончить Пьетро Орсини.
Что он должен ответить? "Стреляй", "помилуй", "опомнись"?!! Что из этого? Три минуты - это очень много, три минуты достаточно, чтобы вспомнить переломанное тело Гарибальди, три минуты, чтобы оценить сходство Дуо с его создателем и слегка улыбнутся.
Оставшиеся две минуты можно потратить на то, чтобы пожелать Пауле продвижения по службе. Кому как не ей?
Когда подойдет к концу вторая минута, Дуо решительно положит пистолет на стол и займет свое место, все так же глядя в стену.
Через минуту в комнату зайдет брат Матфей и остановится возле дверей, скрестив руки и глядя на Петра с видимым облегчением.
В конце концов, откуда Петру было знать, что Гарибальди всегда оставляет себе пути для отступления, пусть даже после смерти?
Сползая по стене и утыкаясь в свои колени, мальчишка радуется, что не выполнил приказ Франческо по перепрограммированию киборга. Андреас радуется, что первый раз в жизни соврал кардиналу.